Кристалл хоккейный клуб Саратов

Александр ТИХОВОД.
ПО СТОПАМ ТАРАСОВА
Великий Анатолий Тарасов смог выдержать в роли футбольного тренера целый сезон. Саратовца Юрия Стрелкова хватило лишь на полсезона. Зато хоккейный наставник нашел свое призвание в воспитании юных футболистов: один из его воспитанников — Алексей Иванов — выходит на поле вместе с Самюэлем Это’О.
Очередная интермедия от Александра Тиховода — интервью со Стрелковым о наиболее значимых вехах его хоккейно-футбольной судьбы в виде прямой речи.
Стрелок романтических лет
Его хоккей начинался под открытым небом, и скидок на снегопад и мороз не существовало. А дефицит мастерства и снаряжения игроков с лихвой восполнял их энтузиазм первопроходцев; называясь «канадским», данный спортивный вид стал нашим национальным достоянием раньше, чем ледовая дружина с литерами СССР на свитерах одержала свои первые победы. Юрий Стрелков из числа тех пионеров. В его непростой судьбе как в зеркале отразились перипетии эпохи. Уроженец Москвы, лишившись родителей, арестованных в 1937 году, скитался по приемникам, пока не был переведен в детский дом Саратова «Красный городок» (на месте гостиницы «Словакия»). Здесь он получил путевку в жизнь. Сегодня Юрий Николаевич известен, прежде всего, как воспитатель нескольких поколений талантов из школы «Сокола», которые украсили футбольные клубы от Германии до Владивостока. Моложавый в свои семьдесят с гаком лет, со щегольской печаткой на безымянном пальце и неизменной сигаретой, Стрелков — настоящий кладезь воспоминаний.
Доспехи из войлока и фибры
Когда в сорок шестом возникла саратовская команда по хоккею с шайбой, называвшаяся «Большевик», ее игровая площадка огораживалась лавками, как в бенди. «Коробки» начали ставить в 50-х годах: первая из них появилась на углу улиц Вольской и Белоглинской. У трамвайной линии на третьей Дачной располагалось построенное пленными немцами поле, где летом играли в футбол, а зимой в хоккей. Вдоль него стояли закусочные с пивными: там болельщики доводили себя до нужного градуса. Значилось оно за нынешним СЭПО, а тогда — номерным заводом министерства авиационной промышленности. Руководители предприятий в то время относились к спорту с доброй душой. Директор тридцать шестого авиазавода Николай Васильевич Лазарев — сам бывший футболист, выступавший за «Трактор» (Сталинград) с вратарем Василием Ермасовым, распорядился создать хоккейную команду — «Крылья Советов». Ее на первых порах составили 13 цеховых работников и в их числе я — электромонтер. Затем пришли студенты Жора Голубкин, Юра Кураев, вместе со мной на несколько лет образовавшие тройку нападения. Мы быстро переросли внутригородской уровень, наконец, пробились на финал чемпионата РСФСР в Ульяновске в феврале 1958-го. Денежных ставок у нас еще не было: два рубля шестьдесят копеек суточных и — до свидания. Фавориты из Новосибирска и Челябинска туда привезли по двадцать полностью экипированных человек. Но с двумя «пятерками» и без тренера мы дали им бой, заняв третье место из восьми. И со следующего года областной спорткомитет утвердил нам зарплату. В хоккейном первенстве Саратова участвовало пятнадцать коллективов. С возведением ледового дворца эта массовость резко пошла на убыль. На естественном льду сезон, стартуя блиц-турнирами по случаю Дня Конституции 5 декабря, продолжался до конца марта. Без привычной амуниции игроки легенькие были, увертливые. Защитники вперед спиной не катались — их объезжали как столбы. Смены по времени не регламентировались: на сколько тебя хватает, столько и проводишь на площадке. Доспехи — в основном самодельные. Щитки, наколенники — из фибры. Намокнув, она под трико выпрямлялась доской. Вместо нагрудников крепили скотчем к телу книги с мягким переплетом, использовали войлочные «панцири» толщиной в десять миллиметров, как наждак натиравшие кожу. В магазинах выбор коньков был крайне скудным: зачастую приходилось их перепаивать, подгоняя под определенный размер. Голкиперы играли без масок, полевые хоккеисты — в трубчатых велосипедных шлемах. У московских команд за свои кровные покупали форму, каски из пластмассы, завезенные в Союз в 60-е годы, шли нарасхват. Этот инвентарь производила фирма знаменитого шведского игрока Свена «Тумбы» Юханссона. Подобный головной убор, напоминавший кастрюлю, тогда был шиком.
Московские «Крылья» предлагали «стольник»
Туда звали после финального турнира спортобщества «Труд» в Горьком. Сопровождал нас небезызвестный администратор Федор Гусев. Он говаривал: «Братцы, я в хоккее профан, зато научу вас правильно коньяк с шампанским пить и хорошо одеваться». Мы впрямь ничего не могли противопоставить местным торпедовцам, «Химику» (Воскресенск), ЛИИЖТ (Ленинград), тем более — чемпионам СССР 1957 года столичным «Крылышкам», за которые выступали шесть победителей Олимпиады в Кортина д`Ампеццо. Одну шайбу я им отвез, в ответ нагрузили одиннадцать. Вдруг сообщают, — «Тобой и Голубкиным интересуются, ждите телеграмму». На заметку взяли нас не случайно — тогда «Крылья» из Москвы тренировал бывший саратовец Владимир Егоров. Желание туда перейти укрепилось после не слишком удачных сборов с футболистами «Локомотива»; как и многие другие современники, я в ранге мастера совмещал спортивные виды. Готовились в Лазаревском на аэродроме по уши в мартовской грязи. Потренируешься, и — под холодную струю (горячая вода отсутствовала) — мыться, форму стирать. На кону лишь восемнадцать вакансий в составе. А конкуренция — дай Боже! В команду влились восходящие саратовские «звезды» Чернышков и Шпитальный, там были москвичи Владимир Малявкин и Михаил Родин, входившие в список 33-х лучших футболистов Союза. Узнав о поступившем вызове в столицу, говорю старшему тренеру «Локомотива» Ивашкову: «Меня в основу не ставишь, поэтому — гуд бай!»… С Голубкиным в Москве я разминулся: его там успели выгнать из-за проступка. Откатал в «Крыльях» около месяца, меня наигрывали в тройке с Игорем Дмитриевым, впоследствии именитым тренером этого клуба и сборной. Егоров подходит: «Юра, оставляем тебя, пропишем в общежитии, зарплата — сто рублей». — «Владимир Кузьмич, такой оклад не устраивает, я жениться собираюсь». — «А сколько тебе дома платят?». — «За футбол и хоккей в сумме — 320». — «Да у меня сборники всего по двести получают!». Звоню тетке, советуюсь. Слышу: «Если будущую жену потерять не хочешь, возвращайся!». Я и сделал ручкой столице. Внезапно узнаю, что в родной команде меня дисквалифицировали. Председатель областной федерации Евцихевич пояснил: «Ты самовольно уехал, отказался защищать честь Саратова, мы решили тебя покарать». — «Как же так?! Существует параграф: если игрок уходит в команду более высокого ранга, препятствий ему быть не должно». Несколько дней спустя Евцихевич вынес вердикт: «Пиши заявление, что хочешь выступать за саратовских мастеров, и больше никуда не рыпайся». Кстати, в хоккее меня еще приглашали Минск и Воронеж, а в футболе — команда крупного химкомбината в Северодонецке. Варианты были очень заманчивые. Но от них отказался легко. Ведь особых материальных и карьерных амбиций я не испытывал. Не тот характер.
Борис означает — «борец»
Вот у кого спортивного честолюбия хоть отбавляй! Борис Михайлов попал к нам в «Авангард» восемнадцатилетним. Его в Москве «вычислил» тренер Анатолий Гаврилин и привез сюда. Михайлов здесь отыграл три сезона в одном звене со мной и другим москвичом Александром Кафтаном. Последний был из Саратова выдворен с позором, попавшись на карманной краже в раздевалке. Ну а Боря быстро вырос в лучшего бомбардира. Хотя имел проблемы со здоровьем: мальчишкой пострадал в автомобильной аварии, у него развился тромбофлебит на обеих ногах. Как медосмотр — Борису не по себе: врач ногтем ему по груди проведет — красная полоса… Позже я его откровенно спросил: «За счет чего ты прославился в хоккее?». Михайлов ответил так: «Харламов — талант, Петров — поменьше, а я вообще никто. Мое дело штанги ломать, на «пятачке» всех валить. Этим и беру». Из московского «Локомотива» он только с третьего захода пробился в ЦСКА. Хоккеисты всегда могли сто очков дать футбольным собратьям. Работая с мастерами «Сокола», я говорил: «На сборе «Кристалла» вас бы через неделю вперед ногами вынесли. Они сегодня пьяные, а завтра — борта жуют, а вы по сто грамм приняли и — до свидания, развалились начисто». На своей боевитости мы и вылезли в высшую лигу, правда, там делать было уже нечего.
На финише того сезона в Саратов приехали московские армейцы. Их капитан появился в ледовом дворце за два часа до матча, ребятам из группы подготовки пожал руки, автографы раздал, сувенирные клюшки подарил. Пацаны удивляются: «Борис Петрович что-то не похож на заслуженного мастера спорта». А я им: «По-настоящему великие люди ведут себя скромно. Кто с гнильцой, тот и играет так же». Садомов на правах старого приятеля упрашивает Михайлова: «Пожалуйста, не забивай, нам два очка нужны». — «Что ты, Витенька! Если шайба на линии будет лежать, я ее из ворот выброшу!». До этого наш тренер Черенков их первую «пятерку» в Чардыме три дня водкой поил. Однако начинается поединок, и уже на второй минуте Борис в схватке у борта распарывает Садомову коньком лодыжку. При счете 4:4 похоронил «Кристалл», дотянувшись как в бильярде — не крючком клюшки, а ее кончиком, лежа — бац! — гол. Такой он весь: в жизни готов побалагурить, а в игре — свой, чужой, на дороге не стой! Тренируя «Ижсталь», Черенков сетовал: команда приличная, свободно двигается, но результат показать не может, — «Мне бы сюда хоть одного «зверька» наподобие Михайлова». «Кристалл» — тот всегда отличали в здоровом смысле агрессоры. Ими были, например, Юрий Корчин и Виктор Жуков.
По вязкому льду
Постройка в Саратове ледового дворца — исключительно заслуга первого секретаря обкома Шибаева и его заместителя Герасимова. А иначе, думаю, подобного сооружения у нас не было бы до сих пор. Я лично хорошо знал обоих этих руководителей, не пропускавших ни одного нашего матча: всегда зайдут в раздевалку, игроков поприветствуют. Идею строительства той арены вынашивали не один год. Первоначально ее планировалось возвести на месте стадиона «Динамо». Тот проект отклонили: мешало находящееся по соседству здание хореографического училища — памятник архитектуры. В итоге дворец воздвигли на улице Чернышевского в комплексе с манежем и бассейном. Старые домики за ледовой ареной намечалось сломать, сделав несколько футбольных полей плюс тренировочный каток. Но, как говорится — воз и ныне там. В большинстве городов Советского Союза строились типовые хоккейные Колизеи на четыре с половиной тысячи посадочных мест, с низким потолком, крохотными раздевалками. Наш получился нестандартным. Его частью стала ранее существовавшая здесь трибуна с гостиницей «Спорт». Рядом был деревянный настил для баскетбола, который зимой переоборудовали под каток — сейчас там ледовое поле «Кристалла». Надо сказать, технология строительства такого рода объектов тогда была далека от совершенства. Когда ставили над центральным входом так называемую «птичку», внезапно подул сильный ветер, и плохо закрепленная конструкция рухнула, убив двух рабочих. Чтобы сдать дворец в эксплуатацию, потребовалось два с половиной года трудовых усилий. Его открытие явилось истинным праздником для Саратова, жившего серой жизнью провинциального города. Уже через две недели после того, как разрезали красную ленту, здесь прошел официальный матч с пензенским «Дизелистом». К тому времени основание площадки еще не успело промерзнуть, как следует, и лед был вязким, крошась под коньками.
Прогрессия денег и результатов
Игроки старой закалки были еще те. Знаменитый армеец Николай Сологубов, например, на борт руку клал, и — стоп соперник! А уж пили бесподобно. Перед матчами обязательно пропускали по стаканчику. В перерыве заходят с мороза в раздевалку: стоит чайник литров на пять, наполненный водкой. Кто три глотка из него сделает, кто больше. Иного тренера пуще остальных развезет: валится — его за шею поднимают. Толя Гаврилин вообще номер выдал: по пьяному делу обмочился и мокрые талоны на питание, вынув из кармана, команде преподнес. И вскоре на собрании Роберт Черенков объявил: «Буду старшим тренером». Пришел он к нам из московского «Динамо» — защитник был для Саратова шикарный. Говорю ему: «Увидишь, что не тяну, только скажи — закончу выступать». Завязал я в 29. Черенков же укрепился на должности в 1967-м, до этого два года работал с коллективом из Энгельса. Тогда нашу хоккейную команду перевели на ламповый завод, она стала называться «Энергия». Является ко мне прямо домой: «Николаич, давай моим помощником!». «Ты знаешь, что я знаком с Шибаевым, — отвечаю, — Тебя подниму, и ты же меня предашь». Так оно впоследствии и случилось.
Удручала материальная скудость: как подготовительный период — ни трусов, ни маек, ни кедов. Инвентарь собирали с миру по нитке. В команде было восемнадцать ставок игроков. Из них шестеро получали 140 рублей, еще шестеро по 120, остальные по 100. Даже врач у нас отсутствовал. На эти деньги сюда никто приезжать не хотел. А Пенза вшивая платила по двести рублей, и туда ехали. Через обком и заведующего отделом военной промышленности я выбивал доплаты на предприятиях. Но здесь можно было «завалиться» в любое время. Кстати, заместителем председателя областной федерации футбола и хоккея тогда был полковник Василий Андреев, работавший начальником мест заключения Саратовской области. Полушутя-полусерьезно я говорил ему: «Василий Васильевич, если мы с Робертом проворуемся, вы уж камеру нам на солнечную сторону сделайте». Я вел бухгалтерский талмуд, затем сдал его в ведение Черенкова: «Ни копейки себе не взял, но все равно скажут, что беру». Потом Садомов занимался этим делом. Тоже бросил. Впрочем, финансовая ситуация в команде неуклонно улучшалась. В 1967 году впервые пробили премию за отдельную победу — 5 рублей. В следующем году за выигрыш назначили 10 рублей, затем — 20. И в турнирной таблице мы стали забираться все выше. В мае шестьдесят девятого команду прикрепили к заводу «Тантал», она сделалась «Кристаллом». Тоже любопытный момент. Идет совещание, Черенков — рядом с директором предприятия Георгием Умновым. Тот задает вопрос старшему тренеру о мотивах указанного перехода. Роберт вокруг да около: «Тряпки не постирали, счет не оплатили». Умнов начинает щеку тереть, а это верный признак — за много лет знакомства его я хорошо усвоил — что начальник сейчас будет крыть матом. «Ничего не понятно, еще раз расскажи!». Роберт снова то же самое. «Юра, — обращается ко мне Умнов, — можешь проще объяснить?». — «Нужен шеф, который нам поможет и который с нас работу спросит».
Нелепая гибель Владимира Лоханина
Этот защитник, родом из Подмосковья, до нас игравший в Нижнем Тагиле, был до безрассудства отчаянный — из тех, кто по краю пропасти всегда ходит. Меня на учебу в Москву направили. Вдруг после экзамена по научному коммунизму просят срочно позвонить в Саратов. Слышу в трубке: «Николаич, беда! Лоханин разбился насмерть». Мгновенно посетила мысль, что произошло это на тренировке, по напряжению не уступавшей матчу: так могли врезать! С того конца провода ответили: «Случай бытовой». Поручили встретить в аэропорту Быково гроб с телом погибшего и позаботиться об организации похорон. Стояли страшные февральские морозы, затвердевшую как бетон землю на кладбище в Дедовске отбивали зубилом. Когда игрока опускали в могилу, его родня — баптисты, попыталась туда сбросить меня и других подъехавших из «Кристалла» ребят. Мол, вы — убийцы! Но обстоятельства его гибели не имели к нам отношения. После матча Владимиру, который квартировал в гостинице «Саратов», захотелось расслабиться в женском обществе. Назначив свидание малознакомой приятельнице, отдал ей ключ от своего номера и попросил его подождать. Придя на место, обнаружил дверь запертой, внутри свет не горел, на настойчивый стук никто не открыл. И он — уже «принявший на грудь», решил пролезть в свою комнату через окно соседнего номера. Живший там партнер по «Кристаллу» Саша Сафронов стремился его остановить. Но Лоханина вконец замкнуло. Сбив напарника с ног, он вылез на обледенелый бордюр пятого этажа, сделав несколько шагов, сорвался и челюстью налетел на перила парадной лестницы.
Подольский истопник в Киеве тренером возник
Когда тренировались хоккеисты ЦСКА, у входа на ледовую арену или в спортзал стояла карета «Скорой помощи». Как без нее? Допустим, атлетическая подготовка, прыгают в низком приседе с 15-килограммовыми «блинами» на вытянутых руках, перебрасываются ими. На моих глазах Мишакову этим самым «блином» заехали в лоб — кровища. Роберт муштровал не меньше. Даже имея в распоряжении три ударные «пятерки», что считалось роскошью, в селекции не останавливался. Сообщают ему: в Подольске есть защитник — всех ломает на площадке, и нападающий, который коряво катается, но забивает что надо. Первый из них — Александр Никулин, сам сюда приехал, едва позвали. Второго — Анатолия Богданова, лично мне пришлось доставлять в Саратов. Тот, играя за коллектив знаменитой фабрики, выпускавшей швейные машины, жил в комнате деревянного барака. Звоню в дверь, открыла его мать, пригласила пройти. Толя в это время топил дома углем печь-буржуйку. Он впоследствии признавался: «Не вытащи меня Юрий Николаевич из Подольска, так и остался бы истопником». Похожим образом к нам попал воспитанник спартаковской школы, защитник Володя Шевелев, обитавший в рабочем подмосковном поселке Перловка. Затем получивший приглашение «Сокола» Богданов обосновался в Киеве, женился там на журналистке. Снова встретил его вместе с другими бывшими игроками «Кристалла» — Броней Самовичем и Сашей Фадеевым, лишь в 1989-м, когда меня направили повышать квалификацию в киевском институте физкультуры. В этот день Богданову присвоили звание заслуженного тренера Союза. Как меня увидел, сразу в объятия бросился. И повез показывать клубную базу. Чтобы такая же была у «Кристалла», надо еще лет пятьдесят: корпус в сосновом бору с двухместными номерами, просмотровый зал с японской аппаратурой, в гостевой — ковры, фарфор, хрусталь. На ледовой площадке — два заливочных комбайна: один работает, другой под целлофаном стоит в резерве. Эта инфраструктура и сильный командный дух позволили незвездному «Соколу» добыть бронзу в чемпионате СССР. Счастливо сложилась и судьба нападающего Анатолия Емельяненко, уехавшего из родного Саратова выступать за рижское «Динамо». В 29 лет его из Риги сманивали армейцы Москвы, но Емельяненко, помня, что лучшее — враг хорошего, продолжил карьеру в Латвии, дослужился до поста начальника отдела хоккея республики. Раньше трудоустраивали там, где заканчиваешь играть. А сейчас оказываешься к тридцати пяти годам где-нибудь в Пензе, и опять все с нуля.
Сгоревший телевизор как божья кара
На должность старшего тренера футбольного «Сокола» я заступил перед сезоном 1981 года, себе не выпросив ни квартиры, ни доплаты. А Корешкову с Асламовым выбил двойную прибавку к жалованию. Через горисполком Корешкову дали квартиру в фешенебельной новостройке «Пентагон». Вдруг объявляет: «Юрий Николаевич, хочу поиграть в первой лиге». — «Алик, где твоя гражданская совесть? Видишь — одни пацаны в команде». Тогда лимит на возрастных футболистов установили. Из «старичков» пришлось отцепить Милосердова. За это он был на меня очень обижен. «Коля, если бы я знал, как поведет себя Корешков, то, конечно, оставил бы тебя. Но ты то болеешь, то ребенка тебе в ясли нести, вот мы и расстались, у меня чемпионат на носу». В одном интервью «Корешок» сказал, что тренер Стрелков не нашел контакта с командой. Да, я человек прямой. На сборах в Леселидзе захожу перед отбоем в номер, где они с Недоступовым жили. «Николаич, зачем нас проверяете, мы же профессионалы». — «Вам до профессионалов как до неба…». На следующее утро их на зарядке нет. Приходим завтракать — они сидят за столом. «Вы профессионалы?! Зарядку делали?» — «А нас не разбудили!» — «Хорошо. На берег моря вышли, камушки побросали, побегали? Нет? Какие же вы после этого мастера? Еще раз повторится, взгрею — тошно будет!». Пронюхал Корешков, что воронежский «Факел», который тогда тренировал Борис Яковлев, едет в США, куда в те времена попасть было не проще, чем на Луну. За соседей отыграл год. Потом с опаленными волосами приходит на футбол в Саратове. «Что случилось?» — «Да вот, привез телевизор «Самсунг», сынишка Максим не ту кнопку нажал, вся квартира сгорела». — «Алик, боженька-то все видит сверху. Ты поступил по-скотски. Я же говорил перед сезоном: не хочешь — уходи. Так ты остался, все свое урвал и сбежал. Бог и решил: ты взял лишнее, надо у тебя забрать. И забрал». Глянул Александр Иванович волком, до сих пор не здоровается.