Ирина скворцова сейчас

Трагедия в немецком Кёнигсзее

— Могли бы вы рассказать о том, что вы помните о той трагедии, которая произошла в 2009 году на трассе бобслеистов в немецком Кёнигсзее. Почему это произошло, с вашей точки зрения? Официально говорят, что это ошибка судьи.

— Официально — да, ошибка судьи, он выпустил на красный свет. Конечно, прошлая жизнь как сон. Не верится, что она была. Как будто я всю жизнь на костылях. Мы приехали из Австрии в Германию в Кёнигсзее вечером в воскресенье, поужинали, посидели в интернете и пошли в гостиницу спать. Наутро за нами приехала машина, тренеры, и мы поехали на трассу.

Там я уже помню все смутно. Приехали, прошлись по трассе, Надя пошла с тренерами, потому что ей нужно знать траекторию трассы, я тоже пошла изучать трассу, потому что мне нужно знать, где тормозить. Я ее прошла несколько раз, запомнила, куда и какие повороты, и пошла разминаться. Размялись, сидим в раздевалке с ребятами, смеемся, ждем старта. Тут заходит один из наших пилотов и говорит: «А почему вы тут сидите? Вас объявили».

Я не знаю, как так получилось. Я никого не виню, вполне возможно, что стартующие поменяли списки, потому что я уверена была в Наде, она сказала, что мы стартуем перед нашим экипажем. Нас объявили, мы побежали, шлемы уже одевали на ходу, уже в шиповках, в костюме. Прибежали, там боб стоял, нам его вытащили на трассу, потому что оттуда стартуешь. Надя села в боб. И я села в боб. Я сгруппировалась, нас отпустили. И все.

— Дальше не помните?

— Да. А дальше было 13 января. Дальше я могу сказать только со слов, которые мне передали. Потому что я была в шоковом состоянии. Произошло столкновение, я пыталась встать на ноги, орала, что я не чувствую ног. Крики, оры, кровь. Не знали, что делать. Меня пытались утихомирить, это не получалось, потому что в шоковом состоянии человек может поднять бетонную плиту. Это факт.

В итоге «скорая» меня утихомирила уколом. И все. Вроде как, со слов очевидцев, я очень долгое время провела на трассе, потому что не знали, как меня транспортировать. В клинике в Рамштайне я пролежала две недели примерно. За эти две недели мне делали операции, переливание, сшивали все, что могли, и непосредственно искали, куда меня дальше перевести. Потому что эта клиника маленькая была, а мне уже нужен был центр побольше, более профильный.

Разослали мое резюме в несколько клиник. Отозвалась клиника, где мой профессор сейчас работает, делает операции. Приехал его заместитель, посмотрел на меня, посмотрел на анализы, привез их врачу. И врач уже сказал: «Давайте попробуем, но я не уверен, что она до Мюнхена долетит». Потому что перевозить только на вертолете, а вертолет — это смена давления, давление — это значит расширение сосудов, а если расширение сосудов, а они сшиты, то возможна кровопотеря. Но, по счастью, мы долетели до Мюнхена, и там я уже лечилась. Открыла глаза уже 13 января.

Операции и реабилитация

— Как вы восстанавливались после этой трагедии на трассе? Как вы нашли какие-то крючки, за которые можно было зацепиться?

— Мне врачи не говорили изначально диагноз. Когда я проснулась, естественно, я задавала вопросы: когда я вернусь в спорт, когда я могу тренироваться. А врачи уходили от ответа: «Ира, давай полечимся, потом видно будет». Потом уже был реабилитационный центр, и вот в реабилитационном центре, когда я упала на одной из прогулок и встать уже не смогла, в тот момент я поняла, что спорт забыт и все забыто.

— Как вы выходили из этого состояния?

— Дальше опять пригласили психологов, потому что увидели мое состояние, нужно было срочно работать, иначе бы я ушла в себя. Все было нормально. Но потом случился внеплановый абсцесс. Мне немцы «запороли» ногу, они довели пятку до некроза. И я забила тревогу, отправили фотографии моему врачу, и он говорит: «Срочно на операционный стол». Мне сделали операцию. И я понимаю, что опять мне с нуля нужно начинать. Естественно, психика не выдерживает, я ушла в депрессию. Опять вызвали психолога, потому что я с врачами не разговаривала.

— И опять операции?

— Нет, после заключительной операции в 2010 году на пятке, оказалось, что у меня аллергия на нитки. После этого был реабилитационный центр и отъезд в Россию. Здесь хорошая реабилитация. Я была довольна ей.

— Как по вашим ощущениям, все операции уже позади?

— Нет. Я только в декабре 2013 года пластику начала. Еще не меньше двух лет.

— А внутри уже все сделали?

— Нет, со спиной еще проблемы. Семь операций, и все впустую. Не знаем, что делать. Где-то сидит бактерия. И не можем понять, где.

Олимпиада в Сочи

— А расскажите, как вы попали на Олимпиаду-2014 в Сочи? И что там вообще происходило?

— Я приехала после полостной операции из Мюнхена, это был как раз декабрь 2013 года. Вернулась, начались проблемы со здоровьем. Я по «скорой» попала в российскую больницу. Пока лежала в этой клинике, пришла смс, что администрация президента приглашает меня на церемонию открытия Олимпийских игр, связь через минспорт. Я пишу: «Да, я согласна». Они говорят: «В 7 утра мы вас ждем, адрес такой-то и такой-то, вылетаем в Сочи».

Накануне я выписываюсь из клиники. Утром встаю, укладка, макияж, прическа, оделась, сумку на плечо, в машину и в назначенное место погрузки. Это чартерный рейс, и мы вылетаем с опозданием на час. Прилетаем поздно. Естественно, времени переодеться нет, надо ехать к Мутко на мероприятие. Там выясняется, что я в Москве оставила аккредитацию. Срочно звонить. А она в базе уже есть, ее нужно просто срочно распечатать и доставить мне. Слава богу, я вспомнила на мероприятии, что у меня ее нет, а иначе это было бы просто феноменально.

После мероприятия мы уже поехали на стадион. Там ко мне подошли и сказали: «Ирина, вы сидите в президентской ложе». Дали значок, говорят: «Прицепите себе на одежду на видное место, чтобы вас пропустили охранники». Я прицепила его на свое красное пальто, уже знаменитое, и дяденька говорит, можете пройти в президентскую ложу. Я прошла. Там уже многие собрались, с кем мы ехали, с кем были на мероприятии у Мутко. Все сидим, разговариваем, еще до открытия время есть.

Тут всех начинают потихоньку рассаживать, ко мне подходят и говорят: «Ирина, пройдемте. Вас проводят туда, где вы сидите». Я говорю: «Нет. Еще сорок минут до открытия Олимпиады, там холодно, я не пойду туда». Это я сейчас понимаю, почему меня хотела туда посадить заранее. Я сижу дальше в тепле, уюте на диванчике. Потом опять ко мне подходят и говорят: «Ирина, ну уже время, пойдемте». Я говорю: «Ну ладно».

Меня проводили, сказали: «Ваше место, присаживайтесь». Сзади сидят ребята, фигуристы, говорят: «Ни фига себе, с президентом сидишь». Я говорю: «Да ладно!». Меня больше всего пугало и волновало, что будут камеры — не то, что рядом будет Владимир Владимирович. Он же просто человек, из плоти и крови. А тут камеры, а тут весь мир. Вот так я, в принципе, попала на открытие Олимпиады.

— Последний вопрос, довольно неприличный. Откуда берутся деньги на реабилитации, операции в Германии?

— Это то, что я по суду выиграла после аварии. Мне выплатили компенсацию. Вот на эту компенсацию я сейчас и лечусь. Пока лечусь. Дальше, конечно, нужно будет смотреть и, естественно, зарабатывать деньги, если эти закончатся, на следующие операции.

— Ирина, что доктора обещают? Вы полностью восстановитесь?

— Вообще, мне немцы сказали, что я на коляске всю жизнь буду. А я уже без костылей периодически могу ходить по квартире. Но я с ними буду всю жизнь, стопу я не чувствую, я ею не шевелю, но я ее ощущаю, как стоит она, есть ли поверхность или нет, и это уже прогресс.

Нервы у меня не должны были восстановиться, ногой я не должна была шевелить, должна была на коляске ездить. Поэтому никаких прогнозов никто не дает. Я сейчас на реабилитацию даже не езжу, мне надоело. Я жить хочу нормально, ходить с друзьями в театры, в кино, на выставки, в кафе. Я хочу ездить на отдых. Я не хочу эти белые стены видеть.

Подготовила к публикации Мария Сныткова

Беседовала

Поделиться: Темы спорт олимпиада в сочи

Скворцова Ирина Олеговна

Журналист. Общественный деятель.
Российская спортсменка. Мастера спорта по лёгкой атлетике.

Ирина Скворцова родилась 17 июля 1988 года в городе Москва. Активно занималась спортом с раннего детства, бегала на спринтерские дистанции, в составе московской сборной по лёгкой атлетике принимала участие в летней спартакиаде учащихся и в юношеском чемпионате мира. Имеет звание мастера спорта по лёгкой атлетике. После окончания школы в 2005 году поступила в Российский государственный университет физической культуры, спорта, молодёжи и туризма.

В 2008 году решила попробовать себя в бобслее, прошла отбор в экспериментальную команду «Сочи-2014», год спустя в качестве разгоняющей пробилась в основной состав. Однако карьера бобслеистки длилась недолго, на Кубке мира, как и на Кубке Европы, спортсменка не успела провести ни одного заезда.

Во время тренировочных спусков 23 ноября 2009 года, на санно-бобслейной трассе в немецком Кёнигсзее произошёл инцидент — судья дал команду начинать заезд мужской двойке Евгения Пашкова и Андрея Матюшко при зелёном сигнале на старте, в результате чего они на полной скорости врезались в стартовавший чуть раньше, на красный сигнал, перевернувшийся женский экипаж Надежды Филиной и Ирины Скворцовой. В результате столкновения Скворцова получила тяжелейшие травмы, была доставлена в местную больницу, а затем в университетскую клинику в Мюнхене. Ирина пробыла в ней четыре месяца, перенесла более пятидесяти сложнейших операций, в том числе на особенно пострадавшей правой ноге. Для оказания помощи в лечении и последующей реабилитации спортсменки был организован сбор денежных средств, за три месяца на специально открытые счета поступило более 500 тысяч рублей.

В 2012 году окончила Российский университет физической культуры, спорта, молодёжи и туризма. В 2013 году поступила в Педагогический институт физической культуры и спорта МГПУ.

В ноябре 2013 года, сообщалось, что судебное разбирательство в Германии по происшествию с Ириной Скворцовой завершилось мировым соглашением, по которому Ирина получит от Немецкого союза бобслея и скелетона (BSD) компенсацию в размере 650 тыс. евро. Деньги, причитающиеся спортсменке, пошли на оплату дорогостоящих операций и связанных с ними курсов реабилитации.

После травмы не смогла продолжить занятия бобслеем, но нашла себя в тележурналистике. Некоторое время работала на Первом канале в передаче «Армейский магазин», в 2012 году перешла на канал «Россия-1» — в настоящий момент работает редактором, готовится стать ведущей новостей. Дважды была соведущей церемонии награждения спортивных журналистов.

В 2014 году вошла в Общественную палату РФ. Была заместителем председателя комиссии по охране здоровья, физической культуре и популяризации здорового образа жизни

Была одним из первых факелоносцев эстафеты огня зимних Олимпийских игр 2014. А на церемонии открытия Олимпийских игр была в ложе почётных гостей рядом с Президентом России.

История третья. Сила внутри

В ноябре 2009 года в немецком Кенигзее во время официальной тренировки перед стартом второго этапа Кубка мира из-за ошибки судьи на трассе столкнулись два боба. Экипаж Евгения Пашкова и Андрея Матюшко врезался в перевернувшийся болид Надежды Филиной и Ирины Скворцовой. Основной удар пришелся на 21-летнюю Скворцову. Спортсменку с тяжелыми травмами срочно перевезли в одну из немецких клиник. Полтора месяца Ирина находилась в состоянии искусственной комы. Врачи боролись за жизнь девушки, потом за то, чтобы сохранить ей правую ногу, которая больше всего пострадала в этой аварии.

— Авария произошла в конце ноября, а до апреля меня не покидала уверенность в том, что я вернусь в спорт, — призналась Ирина. — В голове все было распланировано: два года на восстановление, и еще два — чтобы успеть подготовиться к Олимпийским играм в Сочи. Я очень хотела быстрее поправиться и начать тренироваться. Возможно, это и помогло встать на ноги. Скажи мне тогда врачи, что с бобслеем покончено, это бы меня убило, наверное.

— Ваши близкие знали о том, что вы не вернетесь в спорт?

— Врачи общались с моими родителями и с психологами. И те, и другие были в курсе всех диагнозов, они знали, что я, скорее всего, вообще не буду ходить — не то что заниматься бобслеем. Но мне говорили далеко не все. И только когда я сама поняла, что моя карьера закончена, стала все расспрашивать у врачей. И тогда они со мной стали разговаривать по-другому.

Фото: из личного архива спортсменки

— Сначала врачи не верили, что вы вообще будете ходить.

— Дрктор Махенс, который лечил меня в Германии, уже после того, как все более-менее наладилось, признался, что был всего один процент из ста на то, чтобы сохранить мне жизнь и спасти ногу. По-моему, врачи до сих пор в шоке. Я приезжаю в клинику, рассказываю, как себя чувствую, а они удивляются — мол, как же так, у Скворцовой продолжается регенерация нервов, такого вообще быть не может! После аварии у меня началась гангрена, больше половины мышц правой ноги пришлось вырезать. Говорили, что передвигаться я смогу только на коляске. Но каким-то чудом у меня начали «прорастать» нервы. Сначала я почувствовала бедро, потом ногу ниже. И вот тогда появилась надежда на то, что я снова пойду.

Сейчас Ирина передвигается самостоятельно с помощью костылей, а иногда и без них. А некоторое время назад научилась водить машину и получила права.

Материальная поддержка

Петера Хелля, разрешившего старт экипажа Пашкова и Матюшко, суд признал виновным в аварии и взыскал с него около четырех тысяч евро штрафа. Кроме того, удалось получить компенсацию у немецкой федерации бобслея.

— Получить компенсацию у немцев получилось только через четыре года, — объяснила Скворцова. — Как раз на эти деньги сейчас я продолжаю лечение. А первые операции и первичную реабилитацию полностью оплатила российская сторона. Я даже точно не знаю, кто именно и как — всеми финансовыми вопросами занимался брат. А я лечилась и старалась не закрываться от всех. Конечно, поначалу пристальное внимание, которое внезапно на меня обрушилось, пугало. Но я отдавала себе отчет в том, что если я перестану давать интервью, разговаривать с людьми, все в скором времени благополучно забудут о том, что случилось. Пришлось научиться общаться с журналистами, говорить на камеру. Старалась, правда, не иметь дела с изданиями, у которых не самая хорошая репутация, не давать интервью «желтым» СМИ. Но один неприятный инцидент все же случился. Журналист буквально переврал мои слова. Мне потом звонили люди, спрашивали, почему я их в своем интервью в чем-то обвиняю. А я никак не могла понять, о чем они, — лежала в реанимации, у меня даже интернета не было. После этого я журналистов очень долго к себе не подпускала.

Жизнь без спорта

— Чему теперь хочется посвятить свою жизнь?

— Это очень сложный вопрос. Я сама себе его часто задаю и пока не могу найти на него ответа. Знаете, я настолько любила бобслей… Я этим горела, жила. Сейчас моя жизнь перевернулась на 180 градусов, и мне нужно искать что-то новое, чему бы я смогла так же посвящать всю себя. Мне многое интересно, многое нравится. Но пока это все не то. Очень хочется заниматься тем, что приносило бы пользу другим людям. Хочется кому-то помогать. Потому что теперь я еще сильнее понимаю, как это важно, когда тебе готовы протянуть руку.

-То есть ваша активная жизнь сейчас — это поиск чего-то «своего»?

— Видимо, так и есть. Да и не могу я сидеть дома и ничего не делать. Нужно пробовать себя в разных сферах — а вдруг удастся быть кому-то полезной. Сейчас я учусь и занимаюсь общественной деятельностью. А еще — это уже для себя — делаю ремонт в квартире. И этот какой-то нескончаемый процесс, почти зареклась, что никогда больше не затею этого дела.

— По какой специальности получаете образование?

— Спортивный психолог. Мне это интересно. К тому же знание психологии всегда помогает не только в работе, но и в повседневной жизни. Хотя слова «сессия», как, наверное, каждый студент, побаиваюсь.

— Вы много участвуете в различных мероприятиях. Есть какие-то, которые запомнились особенно?

— Очень люблю встречи с детьми. Они задают такие вопросы, которые ставят меня в тупик. Но это здорово! Спрашивают про жизнь, про школу, и про то, прогуливала ли я уроки. Ребята искренние, от них не ждешь подвоха, с ними обычно легко и интересно общаться. А вот что для меня до сих пор катастрофа — это публичные выступления. Я даже тосты в компании друзей боюсь говорить. А тут приходится выступать с речью перед незнакомыми людьми. Руки трясутся, голова начинает болеть — так я волнуюсь. Хорошо еще, если заранее предупреждают о том, что нужно будет произнести речь. А ведь иногда предоставляют слово без предупреждения. Но я понимаю, что это нужно. И справляюсь. Готовлю речи и выступаю перед людьми.

Фото: из личного архива спортсменки

— А ваш опыт работы в качестве журналиста не помогает при публичных выступлениях?

— Когда я пробовала себя в роли журналиста, я вела передачу про паралимпийцев — приглашала гостей в студию и беседовала с ними. Это было больше похоже на обычный, «живой» разговор. Я даже почти не пользовалась заготовленными заранее вопросами — больше импровизировала. Публичное выступление перед людьми с речью — это совсем другое.

— Не планируете продолжить журналистскую «карьеру»?

— Съемки передачи, которую я вела, пока приостановили. Начальство не говорит ни «да», ни «нет». А я не сижу сложа руки, занимаюсь другими делами. Если предложат еще что-то такого же формата, наверное, попробовала бы. А вот пишущим журналистом я бы быть не хотела. Слишком это сложно — передать на письме эмоции и интонации, которые возникают, когда ты разговариваешь с человеком.

— Есть что-то, чего бы вы обязательно хотели добиться в будущем?

— Конечно, я бы хотела создать семью. Хотела бы иметь детей. Можно сразу двойню (смеется). Да, я знаю, я псих.

Самое главное

— Меня часто спрашивают, откуда я беру силы. Ребят, если бы я знала, я бы эту бочку с энергией осушила бы давно и залпом. Но я не знаю. И часто бывает так, что вечером я ложусь спать готовая все броить и сдаться. Но утром снова встаю, одеваюсь и отправляюсь делать то, что было запланировано. Есть такая поговорка «глаза страшатся, а руки делают». Вот, наверное, она про меня. Немало за эти четыре года было моментов, когда я впадала в панику. Глаза округлялись от ужаса, мозг был на грани взрыва. Но я продолжала что-то делать, к чему-то стремиться с мыслями о том, что, может быть, смогу быть кому-то полезной. И с надеждой на то, что найду в жизни что-то «свое». Если уж совсем покидали силы, я напоминала себе, что есть слово» надо», и делала то, что надо.

— Может, вас спасла спортивная «закалка»? Спортсмены знают, что такое «надо», и знают, как идти к цели.

— Дело не в том, спортсмен ты или нет. Многие люди, которые никогда не занимались спортом, даже дети, справляются с такими испытаниями, перед которыми другие отступают. Дело в какой-то силе, которая есть внутри тебя.

Читайте также истории Марии Комиссаровой и Алены Алехиной.

Победа над собой: история бобслеистки Ирины Скворцовой

Аварию я не помню. Помню только, как легла в боб в ноябре 2009 года, а проснулась 13 января следующего года. А как ехали, как столкнулись, мозг вычеркнул. Вся моя старая жизнь — как сон. Временами даже сомневаюсь: неужели действительно когда-то ходила, бегала, танцевала? Хотя прекрасно помню эти ощущения. Когда я вышла из комы, самым страшным показалось не то, что я лежу в трубках в реанимации, а что я проспала Новый год! Как это так, у меня было столько планов, а я все проспала!

Врачи не сразу мне сказали, что со мной. Я постепенно, дозированно получала информацию. До апреля — пока не началась реабилитация — всерьез думала, что вернусь в бобслей. Я этим жила, поэтому, наверное, и не наложила на себя руки. У меня был стимул: оставалось четыре года до Олимпиады — это святое для спортсменов. Я все распланировала: два года на восстановление, два — на подготовку. У врачей спрашивала: «А я смогу поднимать штангу, прежний вес?» Они смотрели на меня удивленно и уходили от ответа.

После аварии неповрежденными у меня оказались только голова (не считая сотрясений), руки и грудь. Ниже — все искорежено. И даже сегодня, если я случайно вижу себя в зеркале, реву. В квартире, кстати, я избавилась от всех зеркал. После комы все надо было начинать с нуля. Я заново училась дышать. С аппаратом искусственного дыхания легкие работали на полную. А тут — раз! — отключили. И нужно самой, а сил нет. Глазами ору: «Подключите обратно, задохнусь!»

О боли я даже говорить не хочу. Обезболивающие поначалу давали раз в час, потом — реже, чтобы не вызывать привыкания. Анестезия действовала всего 20 минут, остальные 40 я корчилась от боли — постоянной, и тупой, и острой, непроходящей.

Лежа в реанимации, я долго злилась на Бога: «За что? Почему я? Да лучше бы не выжила в этой аварии, зачем мне такая жизнь нужна!» Я до сих пор не могу ответить на эти вопросы. Хотя и говорят, что Бог посылает только то, что человек может выдержать… Со временем злость прошла, осталось только смирение. Единственное, что удерживало меня от самоубийства, так это то, что позвоночник был цел и что ногу удалось сохранить. А иначе не пережила бы, нашла бы способ покончить с собой прямо там, в реанимации.

В апреле 2010 года я переехала в реабилитационный центр. Продолжала учиться ходить. Перед тем как сделать шаг, прорабатывала его в голове: «Вот сейчас поставлю ногу сюда, а руки передвину вот так». Очень долго к этому привыкала. И однажды упала на гальку — нога поехала, и сделать я ничего не смогла. Вот тогда пришло осознание, что со спортом покончено, — и это была катастрофа.

Все мои мечты, все, к чему я стремилась двадцать один год моей жизни, оторвали и выбросили. Бегать — нельзя, кататься на коньках — нельзя, прыгать — нельзя. Каблуки и юбки, которые я так любила, — тоже никогда нельзя. А жить-то тогда зачем?

Я сидела в коляске, ревела и больше ничего глобального не планировала. Ближайшие цели теперь были максимум на полгода. Первая — встать с коляски. Да, ногу не чувствую, не шевелю стопой, но кость есть, упор есть. Отлично, значит буду тренироваться. Я училась сама передвигаться, мыться. Падала, но все равно повторяла. Минимум полчаса нужно было, чтобы промозговать схему и залезть в ванну, например. И еще сорок минут на то, чтобы продумать, как вылезти из мокрой ванны.

И вроде уже что-то получалось, как вдруг — бац! — операция, потом опять, внеплановая. И все с нуля. На несколько недель выбываешь из строя, и мышцы забывают все, чему заново научились. Я на месяц ушла в себя. Не разговаривала с врачами, отвечала на все вопросы «I don’t understand», отворачивалась. Не мыла голову, ничего не хотела, тупо смотрела сериалы, даже в соцсети не заходила. И тут на помощь пришли психологи. Раньше я, как многие, наверное, считала, что психолог — это психиатр и мне он не нужен. А сейчас знаю, что невозможно поделиться всей болью с родными или друзьями. А психолог помогает выговориться. Он нейтрален, ему неважно, кто ты.

Журналисты быстро навесили на меня ярлык: «Она сильная». Но я не сильная, это просто маска — надела и пошла. Я все время говорю: «Улыбайтесь, это всех раздражает». Я знаю, что меня обсуждают за спиной: мол, квартиру ей подарили, машина есть, на телевидение зовут, деньги на лечение получила, а ей все мало, все куда-то лезет. А я не лезу. Ни на одно интервью я не просилась и на работу не умоляла взять.

И помощи я не прошу. Если пробка — езжу на костылях на метро. Когда не было машины, передвигалась на трамвае, маршрутках. В транспорте я никогда не прошу уступить место, потому что встать потом еще тяжелее, чем сесть. Обычно стою у дверей и наблюдаю, как меня сканируют. В Германии, если даже без головы проедешь, не будут пялиться. А у нас, если какой-то изъян, тут же рассматривают. Очень неприятно. Но иногда бывает по-другому: еду в метро, настроение на нуле, и подходит вдруг парень или девушка: «Вы Ирина? Можно с вами сфотографироваться?» И все — у меня улыбка до ушей, на весь день заряд радости.

В инвалидную коляску я больше ни за что не сяду. Моя следующая задача — вообще обходиться без костылей. В прошлом году я получила водительские права. Сначала меня долго не принимали ни в одну автошколу, потом инструктор не понимал, как меня учить. Стопу правой ноги я не чувствую, управляюсь одной левой. Но ничего, приноровилась. Экзамены сдавала без блата, по-честному. Получив права, на следующий день поехала за город на машине.

Сейчас мне 25 лет, и больше всего на свете я хочу выйти замуж и родить ребенка. Тем более что врачи говорят, что родить с помощью кесарева сечения я смогу.

Без спорта я — никуда. Сейчас учусь в Педагогическом институте физической культуры (ПИФК) в магистратуре, выбрала специальность «спортивный психолог». Мне это интересно. И я на собственном опыте знаю, насколько важна психология в стрессовых ситуациях.