Андреас кригер
СТРАШИЛКИ ОТ «СЭ»
Ефим ШАИНСКИЙ
из Магдебурга
Копна волос, уложенных в модную прическу, выразительные глаза, чувственные губы, открытая улыбка, стройная фигура. Такой я увидел Хайди на фотографиях, сделанных в 80-е годы. Одна из них — в официальном итоговом протоколе турнира толкательниц ядра чемпионата Европы-1986 в Штутгарте, который она уверенно выиграла с результатом 21,10. Советские спортсменки Наталья Ахрименко, Нуну Абашидзе и Наталья Лисовская финишировали тогда соответственно третьей, шестой и девятой.
Густой бас, жесткая бородка, переходящая в усы, светящаяся лысина, крупные натруженные ладони и опять-таки приветливая улыбка — это уже Андреас, с которым я встретился на днях в Магдебурге в его магазине, торгующем одеждой в военном стиле и прочей армейской всячиной. Представить, что чемпионка на фотографии и мой могучий собеседник — один и тот же человек по фамилии Кригер, было крайне трудно. Да что там, просто невозможно!
Но Андреас пригласил меня в соседнюю с небольшим торговым залом комнатушку, вытащил из шкафа деревянный короб и принялся извлекать из него «вещественные доказательства» — форму женской сборной ГДР, орден бывшего немецкого государства со свидетельством на имя Хайди Кригер и потускневшие от времени снимки, на которых спортсменка запечатлена с Хайке Дрехслер, Натальей Ахрименко, Франкой Дитч… На фотографиях Хайди не только в спортивной форме, но и в модной некогда клетчатой юбке-шотландке. Ну а последний аргумент из шкафа — исписанные толстые тетради, дневники давних тренировок. Почерк на листках был тот же, что и в лежавшем на столе в подсобке открытом деловом журнале Андреаса.
Как же получилось, что Хайди стала Андреасом? Какую роль сыграли в этом голубые таблетки, которые давал спортсменке тренер Вилли Кюль? Что чувствует сегодня и как смотрит на мир Кригер? На эти и другие куда более откровенные вопросы Андреас совершенно открыто отвечал в длившейся более двух часов беседе с корреспондентом «СЭ».
ВПЕРЕДИ Бена ДЖОНСОНА
— Говорят, вы ненавидите спорт?
— Это не так. Просто большой спорт уже не смотрю.
— Почему?
— Потому что он сегодня обманывает огромное количество людей. Для меня, как бывшего спортсмена, это очень печально. Публику просто надувают.
— Что имеете в виду?
— Думаю, в большом спорте честных атлетов нынче — сотня или две. Все, что имеет отношение к летним Олимпиадам, я уж точно больше не смотрю. Вот, к примеру, в последние годы на крупнейших соревнованиях по плаванию устанавливались десятки мировых рекордов. Пусть мне никто не рассказывает, что это связано исключительно с новыми комбинезонами. Моя жена — бывшая пловчиха — такого же мнения. Поэтому и не смотрю. Никакого удовольствия. Это, по моему мнению, нечестные результаты.
— И на мировом чемпионате по легкой атлетике в Берлине не были?
— Нет. Зачем? Тех зрителей, которые принимают все за чистую монету, повторяю, обманывают. Люди платят большие деньги за билеты — и смотрят, как показываются результаты, за которыми явные манипуляции.
— На Олимпиаде-2008 китайцы выиграли гору золота, а потом многие их чемпионы ушли в тень…
— Для меня это знак, что люди целенаправленно, как-то уж слишком по-своему готовились к определенному важнейшему моменту. Тут тоже вполне могут быть манипуляции. К сожалению, спорт стал политикой. В годы холодной войны мы это уже проходили. А в итоге страдали спортсмены. Думаю, примером для Китая была ГДР. Если бы я жил в Китае и обладал теми знаниями, которые у меня сегодня, то запретил бы своим детям заниматься спортом в этой стране.
— Увы, эти знания дорого вам дались…
— Уже с 16 лет мне стали давать гормоны.
— Вы знали, что принимали?
— Нас относительно рано приучили к витаминам в таблетках. В ГДР было выражение: чересчур много фруктов и витаминов не бывает. Однажды к моему привычному рациону тренер добавил голубую таблетку. Сказал, что это поддерживающее средство, с ним лучше справишься с тренировочной нагрузкой, а если даже получишь травму, то быстрее восстановишься. Никаких сомнений и беспокойства у меня не было — таблетку-то давал тренер.
— Вы ему абсолютно доверяли?
— Естественно. Все мои тогдашние размышления сводились к одному: если кто-то, не дай бог, и вздумает всучить что-то плохое, то уж точно не мой наставник.
— Как считаете, тренеры знали, какие могут быть последствия от приема тех таблеток, которые они давали?
— Думаю, им об этом рассказывали. В некоторых книжках читал даже, что тренерам, кроме всего прочего, поручали наблюдать за тем, как спортсмены под воздействием медикаментов меняются. Если наступали уж очень тяжелые последствия, то об этом нужно было сообщать. В частности, так рассказывал в своей книге спортивный историк Гизельхер Шпитцер.
— Известно, что огромное значение имеют дозы приема гормонов…
— Уже после падения Берлинской стены у меня была беседа с женским врачом, который занимается транссексуалами. Он меня позднее и оперировал. Так вот доктор сказал: если берешь по таблетке в день в течение трех — шести недель, то, вполне вероятно, избежишь неприятных последствий. Но если принимаешь эти таблетки целый год, могут возникнуть серьезные побочные явления. Не сразу, так позднее.
— Давайте называть вещи своими именами. Речь шла об орал-туринаболе?
— Да. Потом специально наводил справки. И ведь принимал я временами не по одной, а сразу по пять таблеток, которые тренер давал мне в серебряной фольге… Шансов узнать, что это за медикамент, у меня вообще не было. Отсутствовали аннотации, упаковки. Часто задают вопрос, почему я не спрашивал, что это за таблетки. Но мне же говорили: «Это поддерживающее средство». Ну хорошо, представим, что я пошел бы, например, в аптеку и поинтересовался химическим составом. В этом случае о моем любопытстве сразу же прознали бы в штази (секретная служба ГДР. — Прим. Е.Ш.). В общем, я не мог бы навести справки даже тайно.
Хотя были люди, которые спрашивали. К примеру, тренер по лыжному спорту Хеннер Мизерски. Какой-то врач ему однажды сказал: да, таблетки вызывают побочные явления, но ты в это дело не впутывайся. Мизерски же давать «лекарство» спортсменам отказался. И был вынужден из-за этого закончить тренерскую карьеру: он потом работал учителем физкультуры в школе. Кстати, дочь Хеннера — лыжница Антье Мизерски (после объединения Германии она перешла в биатлон и стала олимпийской чемпионкой. — Прим. Е.Ш.) тоже отказалась принимать таблетки, но ей все равно их тайно подмешивали в еду.
— Известно, что примером для вас в юности была чемпионка Олимпиады-1980 Илона Слупянек, с которой вы вместе тренировались в берлинском «Динамо». Она эти таблетки тоже принимала?
— Мы все их получали… Но принимала ли Слупянек? На это может ответить только она сама. Впрочем, если посмотреть на динамику результатов Илоны, то все можно очень точно подсчитать.
— По некоторым сведениям, в 1982 году вы приняли 883 миллиграмма орал-туринабола, в 1983-м — 1120 мг, в 1984-м — 2590 мг…
— Как утверждает профессор Вернер Франке, в 17-летнем возрасте я, тогда девушка, получала орал-туринабола больше, чем в свое время взрослый спринтер Бен Джонсон.
НА СУДЕ ХОТЕЛ ВЛЕПИТЬ ПОЩЕЧИНУ
— Когда вы узнали, что принимали допинг?
— В 1991 году мама показала мне книгу Бригитте Берендонк и профессора Франке. Там в списке тех, кто получал допинг, фигурировало и мое имя. Я тогда совершенно искренне маме сказал, что ничего подобного не принимал. Помню, в 1995 году врач, который позднее меня оперировал, спросил, принимал ли я гормоны. Даже тогда я ответил: «Нет». Несмотря на книгу, которую принесла мать.
— Не верили, что все описанное в ней правда?
— Тогда я эту книгу от себя просто отодвинул. Не хотел читать. Думал, обычное капиталистическое дерьмо, пропаганда. На самом же деле не был готов все эти факты принять. Мне еще только предстояло пройти большой путь, чтобы потом поставить самому себе многие вопросы. И только в 1998 — 1999 годах пелена с глаз начала спадать.
— В 2000 году вы выступали в суде против бывшего руководителя спорта ГДР Манфреда Эвальда и некогда вице-шефа спортивно-медицинской службы Манфреда Хеппнера. Страха не испытывали?
— Признаться, некий страх перед встречей с этими людьми у меня действительно был. Но только потому, что не знал, как себя вести. В какой-то момент вполне серьезно думал, что влеплю кому-нибудь из этих людей пощечину.
Для меня все это более чем серьезно — ведь когда-то даже собирался покончить жизнь самоубийством. Очень хотелось этим господам, представителям власти бывшей ГДР, рассказать, что со мной случилось. И я это сделал! Тронуло ли их — не знаю. Но молчать я не хотел. В итоге эти люди получили наказание. Условное. Впрочем, для меня не важно было, насколько строгим оказался вердикт. Главное, что они пошли под суд и были осуждены.
— В немецкой печати пишут: допинг изобрели еще в 30-х годах прошлого века. По приказу Гитлера его давали солдатам, чтобы те были более жестокими…
— Не могу сказать. А вот то, что орал-туринабол, или мужские гормоны, в ГДР начали давать в 60 — 70 годы, могу подтвердить. Не из собственного опыта — я тогда еще был ребенком, а из книг, которые потом прочитал. В 70-е годы этими вопросами занимались уже довольно профессионально. Полагаю, тогда и возник пресловутый государственный план «1425». Он был абсолютно секретным, и речь в нем шла как раз о допинге.
ОТ САМОУБИЙСТВА СПАС РЕКС
— Могу ли я задавать не очень деликатные вопросы?
— Спрашивайте. Не захочу — не отвечу.
— Перед тем как вы стали принимать гормоны, полностью ощущали себя женщиной?
— Полагаю, у меня была некая предрасположенность, так сказать, к мужскому направлению. С другой стороны, понимаю, что в половом отношении полной определенности не было. Часто задают вопросы: «Почему вы пошли по мужскому пути? Почему с другими этого не случилось?» Повторяю: видимо, была определенная предрасположенность. Как-то спросил профессора Франке: «То, что я сейчас Андреас, а не Хайди, связано с приемом таблеток в годы спортивной карьеры?» Он ответил: «Подростки, которые в половом отношении еще не определились, — не такое уж необычное явление. Но если в этот период принимаешь гормоны, то не исключено, что некое неустойчивое равновесие в организме нарушится. Медикамент может послужить катализатором, подтолкнуть в определенном направлении». Вероятно, со мной так и произошло.
— Можете представить, что было бы с вами, не принимай вы в юности гормоны?
— Не знаю, как все повернулось бы. Понимаете, у меня просто не было шанса самому решать свою судьбу. Это и есть самое плохое — у меня, можно сказать, украли мою биографию, лишили права на собственное решение. Не могу сказать, была бы я матерью троих-четверых детей или все равно стал бы мужчиной. Все эти предположения сегодня — не более чем спекуляции… Но ведь проблема не в этом. А в том, что во время холодной войны людей безжалостно использовали в преступных целях. Щадить спортсменов, которые, можно сказать, являлись дипломатами в тренировочных костюмах и были обязаны на крупных турнирах хорошо представлять ГДР, никто не собирался.
— Набираю воздух и задаю вопрос: в бытность женщиной у вас был секс с мужчинами?
— Нет.
— А могли бы рассказать о вашем пути от женщины к мужчине?
— После большого спорта я попал в 1991 году в какую-то черную дыру. Не знал, куда деваться, что со мной происходит, пребывал в депрессии. Моя жена, которой я спустя годы об этом рассказал, охарактеризовала мое тогдашнее состояние очень точно: «Я сам себя потерял»… Мне нравились женщины, но в то же время я знал, что не являюсь лесбиянкой. Был в крайне затруднительном положении, не мог ответить на многие вопросы. До тех пор, пока один молодой парень — коллега по работе — не понял, что со мной происходит. От него я впервые и услышал слово «транссексуал».
Я тогда понятия не имел, что это означает. Тот же парень сказал, что транссексуальность — болезнь. И что в таких случаях люди нередко прибегают к хирургическому вмешательству. Вот я и решил, что пойду на операцию. Понимал, что это выход из положения, что так можно выкарабкаться из беды. Если бы не сделал операцию, мы с вами сегодня не разговаривали бы — покончил бы собой.
— Вы действительно пытались совершить самоубийство?
— Я сидел в ванной, в руках — лезвие. Странно, но в тот момент я был абсолютно спокоен — как никогда до этого, да и потом тоже. Вообще не ощущал страха. Это было какое-то затмение сознания. При этом представлял себе все очень четко, как в кино. Вот сейчас полосну вены, заструится кровь, она потечет в воду, которая окрасится в красный цвет… А потом вдруг почувствовал прикосновение холодной морды моего пса к локтю. Рекс остановил меня, вернул к жизни. Мой спаситель. Умная собака.
— Наверное, пес все чувствовал…
— Думаю, да. Когда-то я сам эту собаку защитил. Рекс должен был охранять стадо овец, но животные его часто били, и пес стал пугливым — стоило кому-то громко заговорить, тут же забивался в угол. Если кто-то брал палку, чтобы ее швырнуть, Рекс думал, что его хотят ударить, и в страхе убегал. В общем, не пес защищал меня, а я — его. А потом в ванной Рекс спас.
— Правда, что в 1992 году, еще до операции, вы съехались с одной женщиной?
— Да, я жил вместе с ней. Но не как в лесбийской паре. По моим ощущениям, это было гетеросексульно. Я чувствовал себя по отношению к ней мужчиной. А в 1995-м впервые пошел к врачу.
— Читал, что однажды с вами случилась странная история в венском аэропорту…
— Это было еще в годы спортивной карьеры. Порой я больше походил на мужчину, чем на женщину, и когда надевал юбку, многие думали, что я травести. Не помню сейчас, было это в венском аэропорту или в другом, но однажды меня хотели выгнать из женского туалета.
— Вы были Хайди. Сейчас вас зовут Андреас. Почему выбрали такое имя?
— Сначала хотел, чтобы остались инициалы Х.К. — как у Хайди Кригер. Но потом понял, что Херберт, Харальд, Хенри, Хайко и другие имена на букву Х мне определенно не нравятся. Я ведь должен был выбрать имя, которое буду носить до конца своих дней. Тогда и пришла в голову некая игра слов. Я хотел, чтобы меня звали по-другому. По-немецки другой, иной — это anders. Звучит почти как Андреас.
— Правда ли, что после операции по смене пола вам необходимо в течение всей жизни получать гормональные уколы?
— Да. То, что раньше принимал, можно сказать, тайно, теперь должен получать до конца дней. Каждые три недели — укол. Мой организм сам уже не может продуцировать гормоны — ни женские, ни мужские. Уколы нужны, чтобы поддерживать гормональное равновесие. От них, как выяснилось, зависит и мое душевное равновесие. Однажды забыл уколоться — и, поверьте, не мог понять, почему на меня так ужасно стало давить небо, почему начал себя вести агрессивно. Ощущал эмоциональные перепады — то в депрессию впадал, то в эйфорию. Ничего не понимал… Если кто-то дотрагивался до моей руки, появлялось ужасное, тошнотворное, болезненное чувство. Как будто у меня не было кожи и кто-то трогал за живое мясо. Сумасшедшее состояние…
ХОНЕККЕР И МОНАШКА
— В те годы, когда вы выступали, уже существовал допинг-контроль. Почему спортсмены ГДР были «чистыми»?
— Думаю, потому, что уже тогда, в 80-е годы, систему приема допингов продумали очень глубоко и хитроумно. Врачи точно знали, когда спортсмены должны прекращать принимать таблетки, чтобы потом не было неприятностей на контроле. Кстати, в конце 70-х тест дал положительный результат у Илоны Слупянек. Думаю, она была чуть ли не единственной тогда спортсменкой ГДР, у которой в этом плане возникли проблемы. И то лишь потому, что некий доктор проводил какие-то эксперименты.
— В то время в ГДР были очень сильные врачи?
— Не сказал бы. Зато они никакими средствами не брезговали. Точно так же, как тренеры… Врачи, у которых было вполне нормальное медицинское образование, думаю, знали о возможных рисках и побочных явлениях, связанных с приемом препаратов. И все равно давали их нам. Алчные коррумпированные типы, которые, на мой взгляд, ничего общего с медициной не имеют.
— Правда, что в 1986 году, принимая гормоны, вы могли толкать лежа 150-килограммовую штангу?
— Да. Я посчитал: как-то за 14 дней перетаскал в зале 100 тонн металла. Это очень много. Голубые таблетки (их называли «поддерживающими») помогали преодолеть нормальную болевую границу.
— Суставы выдерживали?
— В 1986 — 1987 годах у меня были очень серьезные проблемы с бедром и тазобедренным суставом. К тому времени я был в спорте уже более 12 лет. Именно тогда врач сказал, что мой таз как-то косо расположен. Не знаю, откуда это взялось — мы ведь ежегодно проходили медицинское обследование. Из-за деформации таза, вызванной перегрузками, и появились сильные боли — в том числе и в позвоночнике. Они преследуют меня и сегодня.
— Но когда в 1986-м вы стали чемпионкой Европы, наверняка были счастливы?
— Золотой медалью гордился, ведь думал, что добыл ее благодаря упорным тренировкам. Когда узнал, что эта награда «гормональная», отдал ее — в организацию, помогающую жертвам допинга. Медаль поместили в прозрачный пластик, и получился специальный антидопинговый приз. Между прочим, имени Хайди Кригер.
— Кому его вручают?
— К примеру, в 2007 году его получила 16-летняя спортсменка, работавшая под началом бывшего тренера из ГДР Клауса Шпрингштайна. Он пытался дать этой девочке некие пилюли, но девушка отдала их на исследование, и выяснилось, что это допинговое средство. В результате Шпрингштайн был осужден… А возвращаясь к моему золоту 1986 года, повторю: когда понял, что награда «допинговая», она потеряла для меня всякую ценность.
— Но сразу после победы на чемпионате Европы вы наверняка все воспринимали по-другому…
— Мне был 21 год. Я думал, что весь мир — мой.
— Кто-нибудь из руководства ГДР вас поздравил?
— Пришла телеграмма от Эриха Хонеккера (первое лицо ГДР. — Прим. Е.Ш.). Очень необычная.
— Чем именно?
— Вообще-то вполне нормальная поздравительная телеграмма. Но сотрудник почты ошибcя — вместо фамилии Хонеккер написал Ноннекер. Я так смеялся… Ведь Нонне — это монашка. Сейчас телеграмма — в музее современной истории в Лейпциге.
— После такой ошибки почтовому работнику в ГДР могло быть несладко. Как сложилась потом его жизнь?
— Понятия не имею.
— С Хонеккером лично знакомы были?
— Жал ему руку, когда он в 1986-м вручал мне орден.
— Несколько слов Хонеккер вам сказал?
— Нет. А я его поблагодарил — так было принято в таких случаях. Не просто сказал «спасибо», а выпалил: «Служу Германской Демократической Республике!» Между прочим, «Служу ГДР!» говорить было нельзя — подобное сокращение в таких случаях запрещалось.
— Хонеккер знал о допинговой поддержке спортсменов?
— Существовал государственный план. Значит, он наверняка обо всем был осведомлен.
— Правда, что после процесса против Эвальда и Хеппнера вы как жертва допинга получили компенсацию — 10 тысяч евро.
— Да, была одна выплата от государства. Позднее немецкая легкоатлетическая федерация и одна фармацевтическая фирма перевели еще около 10 тысяч. Всего же как пострадавший от допинга за все годы получил приблизительно 25 тысяч евро. Вообще, возвращаясь в 2000 год, могу сказать: суть дела для меня была не в компенсациях. Если бы стремился разбогатеть, по-другому строил бы тактику в суде. Повторяю: для меня самым важным было, чтобы этих людей осудили. А богатство… Здоровье не куплю себе уже ни за какие деньги.
— Пенсию получаете?
— Нет. Но мы ведем борьбу, чтобы пострадавшим от допинга ее выплачивали. Правда, сейчас в этом вопросе ясности пока нет. По немецким законам жертвы допинга могут получать некую небольшую пенсию. Она положена тем, чья инвалидность свыше 50 процентов. Но я лично степень повреждения организма не измерял. А у моей жены — приблизительно 40 процентов инвалидности. Она ничего не получает. Летом мы с коллегами по объединению, помогающему жертвам допинга, обсуждали в немецком олимпийском спортивном союзе, как облегчить жизнь пострадавшим. Посмотрим…
ЛЮБОВЬ НА ПРОЦЕССЕ
— Известно, что у вашей жены Уте Краузе после приема допинга тоже была попытка самоубийства…
— Она страдала тяжелой депрессией. И сегодня живет с антидепрессантами, которые должна будет принимать до конца жизни… Уте была очень хорошей пловчихой, на тренировках чуть ли не била мировые рекорды. Но в 18 лет закончила со спортом.
— Почему?
— Несмотря на юный возраст, была уже абсолютно выжата, душевно опустошена. Лишь очень много лет спустя она снова смогла прыгнуть в воду. А ведь так любила спорт, так грациозно, не оставляя за собой волн, плавала… Уте рассказывала, что когда-то вода была ее другом, но потом, после приема тех самых голубых таблеток, стала врагом. Она возненавидела воду, била ее. Но при этом плыла быстрее… Уте не понимала своего психологического состояния, не могла с ним справиться. Вообще, изменения в организме она ощущала намного более явственно, чем я.
— Как вы познакомились с Уте?
— В 2000 году — на том самом процессе против Эвальда и Хеппнера. В нашей жизни все-таки есть романтика! Думаю, для меня это был хэппи-энд. Я увидел Уте в Берлине за день до суда и влюбился с первого взгляда. Потом узнал, что она не замужем, у нее дочка. Мы стали встречаться… Она меня полюбила, и это было замечательно.
— Уте видела вас, когда вы были еще женщиной?
— О Хайди Кригер, конечно, слышала. Однако лично с ней мы не встречались: я жил в Берлине, она — в Магдебурге. Да и вообще пловцы с легкоатлетами пересекаются редко. Но тот, кто сверху, все устроил так, что в 2000-м мы познакомились.
— Говорят, ваша мама была против того, чтобы вы легли на операцию по смене пола?
— Не совсем так. Я объяснил ей свои намерения, сказал, что это единственный для меня спасительный путь. Мама ответила, что мой шаг принимает, но понять его не может. В итоге после свадьбы в 2002-м маму я не видел…
— А как складываются отношения с дочерью Уте?
— В 2000-м, когда мы с Кати познакомились, ей исполнилось тринадцать.
Для меня с Уте было очень важно, чтобы о случившемся со мной девочка узнала не из прессы. Сначала во время поездки на автомобиле в Берлин с ней поговорила Уте. Кати отреагировала спокойно, доброжелательно. Потом побеседовал и я. Она все поняла так, как надо, проблем в наших взаимоотношениях не возникло. Выступать в роли нового отца, во всем командовать я не собирался. Кати же говорил: «Я — Андреас. Если будешь называть меня папой — хорошо. Но это не обязательно».
— И как она к вам обращается?
— Называет меня Анди. А в кругу друзей говорит об Уте и обо мне «мои родители». Это очень радует.
ХАЙДИ ВСЕ ЕЩЕ СУЩЕСТВУЕТ
— У молодой девушки Хайди Кригер наверняка были подруги. Сегодня с ними общаетесь?
— Почти ни с кем из той моей спортивной жизни связи не поддерживаю. Да и вообще никогда не имел много друзей. Есть лишь один человек, с которым дружила Хайди и с которым потом был в контакте Андреас. Это тоже бывшая спортсменка, она всегда меня хорошо понимала. Перед операцией я написал ей письмо на семи страницах, в котором объяснил свои намерения. Потом говорил с ней по телефону и слышал, как она плакала.
— Как зовут вашу подругу?
— Не скажу. Она сама пострадала от допинга. Если ворошить эту тему, то опасаюсь, как бы люди из небольшого городка, где она ныне живет, не начали ее оскорблять.
А возвращаясь к детству, скажу, что был ребенком громким, дерзким. Нетипичной девочкой. Играл с мальчишками, лазил по деревьям. Мало кто мог тогда со мной справиться.
— В переходный период от женщины к мужчине замечали, что у вас увеличиваются, к примеру, руки, ноги?
— Нет. Они и раньше были большими. Женщиной носил обувь 44-го размера. Сейчас тоже.
— Когда у вас стала расти борода?
— В 1997 году — после операции. Да и вообще волосы стали как-то перемещаться в другие места — появились, например, на спине. Помню, толкательниц ядра из ГДР обвиняли в том, что у них на груди мужской волосяной покров. У меня лично этого не было. Зато сейчас — есть. Только вот на голове волос стало меньше.
— Известно, что мужчины и женщины ощущают мир по-разному. Вы, наверное, лучше других можете это подтвердить?
— В лице Уте мне повезло найти женщину, которая дала мне шанс лучше понять себя. Очень важно, что она открывает передо мной свою душу. Конечно, и до Уты я знакомился с женщинами. Но не понимал их, не знал, чего они хотят, чего от меня ожидают. Общаться было нелегко.
Да, это правда: женщины устроены по-другому, реагируют не так, как мужчины. Но что лично меня отличает… Вот мы с вами беседуем. Уверен, вы ни за что на свете не согласились бы так много говорить о своих чувствах, как я. Хотя, мне кажется, русские рассуждают о них больше других… А вот немцы говорят о чувствах, как правило, не так уж много. Один журналист мне как-то сказал: «Представь себе, Анди. Ты, огромный парень, входишь в комнату, усаживаешься и начинаешь долго рассуждать о своих чувствах». Пожалуй, лишь это во мне необычно. В остальном я для всех, думаю, нормальный мужик, им и ощущаю себя на сто процентов.
РУССКАЯ СПОРТСМЕНКА НИЧЕГО НЕ УЗНАЛА
— В России бывать приходилось?
— Мои первые соревнования за рубежом были в советском городе Запорожье. Потом однажды приезжал в Ленинград. А в сентябре этого года впервые оказался в Москве.
— Кого из российских спортсменов знали лично?
— Был влюблен в одну вашу толкательницу ядра. Так давно это было, что даже имя ее забыл. Признаться ей в своих чувствах не мог — по-русски ведь не говорил. Хотя слова «я льюблью тебья» знал. Но это так мало и тускло…
— Спортсменка известная?
— Выступала на международных соревнованиях, но среди мировых лидеров не была. Знаете, если бы я даже помнил ее имя, все равно не назвал бы — это было бы нечестно. Тем более что она, как понимаю, вообще о моих чувствах не догадывалась.
— А что думаете по поводу скандала на Олимпиаде в Афинах с Ириной Коржаненко?
— Те соревнования как раз смотрел. Увидел две первые попытки — и выключил телевизор. Понял, что русская толкательница, скажем так, не «чистая».
— Почему сделали такой вывод?
— Я толкал ядро за 21 метр, принимая допинг. И никто меня не убедит, что женщина лишь благодаря тренировкам и свежему воздуху может показать такой результат. Это как дважды два. Да и кое-какие чисто внешние детали, о которых не хотел бы говорить, бросались в глаза.
— Несколько провокационный вопрос: вы были Хайди, теперь — Андреас, не понаслышке знаете ощущения и женщин, и мужчин. Может быть, это подарок судьбы?
— Никогда так не считал. Было бы намного лучше, если бы свою судьбу решил я сам, а не орал-туринабол.
— Спортом сейчас занимаетесь?
— Нет, я не в состоянии. Лишь немного езжу на велосипеде. Когда перебарщиваю с нагрузкой, на следующий день не могу двигаться.
— А гимнастику по утрам делаете?
— Теоретически, конечно, должен был бы больше внимания уделять своему здоровью. Но гимнастику… Нет. Что я — девушка?
Содержание
03.12.2013
Часть истории ГДР — необычайные успехи в спорте. Бывшая прыгунья в воду, а ныне режиссер Сандра Кауделка рассказала зрителям о судьбе «бойцов-одиночек», стоящих за ними.
В прошлом одна из лучших прыгуний в воду в Восточной Германии, а ныне режиссер Сандра Кауделка (Sandra Kaudelka) сняла фильм о «стране, которой нет» и ее героях спорта. В основу документальной картины «Бойцы-одиночки» (Einzelkämpfer) легли истории четырех чемпионов из ГДР.
Удо Байер (Udo Beyer) — золотой призер в толкании ядра на монреальской Олимпиаде 1976 года. Марита Кох (Marita Koch) — мировая рекордсменка в беге на 400 метров. Брита Балдус (Brita Baldus) — двукратная чемпионка Европы и однократная чемпионка мира по прыжкам в воду. И Инес Гайпель (Ines Geipel) — легкоатлетка, установившая мировой рекорд в эстафете 4×100 метров. Слова последней, называющей себя «бойцом-одиночкой», и были вынесены в название картины.
«Все они были частью системы»
За небывалые успехи ГДР в спорте пришлось заплатить немалую цену. После воссоединения Германии стало ясно, что оборотной стороной золотых медалей было принудительное применение допинга.
Сандра Кауделка
«Я хотела показать, как спортсмены, тренируясь по шесть часов каждый день на протяжении 20 лет, достигали невероятных высот. А в итоге их успехи оказались практически полностью лишенными значимости», — рассказывает Кауделка о своей дебютной работе в интервью DW. Впрочем, режиссер не торопится выносить однозначный приговор гэдээровскому миропорядку. В объективе камеры — не только жертвы «диктатуры пролетариата», но и те, кому она дала путевку в жизнь. Судьбы, исполненные трагизма, переплетаются с историями побед.
«Великие спортсмены были частью системы», — убеждена Сандра Кауделка, снявшая картину не о порочности государственной машины, для которой цель оправдывает средства, а о проблеме выбора. Испытание обстоятельствами одни проходят, подстраиваясь под ситуацию, другие — отказываясь играть по чужим правилам.
Удо Байер
«Допинг в чай мне не добавляли»
Удо Байер, один из самых успешных толкателей ядра в истории спорта, признался в фильме, что прибегал к стимулирующим препаратам и делал это осознанно. «Я обо всем знал и сам принимал решения. В чай мне никто ничего тайком не подливал», — рассказал 57-летний Байер почти через 40 лет после одержанной в Монреале победы.
Впрочем, несмотря на сенсационное признание, олимпийской награды легкоатлета, вероятнее всего, не лишат. Это могут сделать лишь в течение восьми лет после Олимпиады, если имеются неопровержимые доказательства того, что спортсмен применял допинг. Что же касается моральной стороны вопроса, то Удо Байер для себя уже давно расставил все точки над «i». Свой триумф над соперниками — завоевавшим серебро Евгением Мироновым и удостоившимся бронзы Александром Барышниковым — легкоатлет считает абсолютно заслуженным.
Афиша к фильму «Бойцы-одиночки»
По его мнению, допинг добавляет к показателям спортсмена всего лишь «два или три процента», все остальное — тяжелая работа. Без профессиональной подготовки и таланта добиться высоких результатов все равно не удастся, убежден Байер: «Ломовую лошадь можно напичкать стимуляторами, но скачки на ипподроме в Хоппегартене она не выиграет никогда».
Одинокая жертва системы
Столкнувшись с аналогичной моральной дилеммой, Инес Гайпель заняла принципиально другую позицию. Будущая рекордсменка на коротких дистанциях увлеклась бегом в раннем детстве. Спорт стал для нее ответом на чувство неприкаянности, преследовавшее ее в школьные годы. «Я все время ощущала непонятную тяжесть в груди. Такой тугой узелок, который я никак не могла развязать», — вспоминает о своем душевном состоянии Инес. Она с головой ушла в тренировки, подавала надежды на соревнованиях. И, наконец, достигла своего крупнейшего успеха, установив мировой рекорд в эстафете 4×100 метров.
То, что одной из составляющих победы были стимулирующие препараты, спортсменка, по ее признанию, поняла лишь спустя много лет. Осознание того, что она была игрушкой в руках тренеров, врачей и партийных функционеров, потрясло ее до глубины души. Несмотря на протесты Немецкого легкоатлетического союза, Инес добилась удаления своей фамилии из списка рекордсменов. Покинув навсегда профессиональный спорт, сегодня она занимается защитой интересов бывших гэдээровских спортсменов, пострадавших от принудительного допинга. «Сбитой с толку, одинокой жертвой» системы она будет считать себя еще долгие годы.
Не у всех побед — привкус стероидов
Программа принудительного применения допинга распространялась, согласно официальным данным, на более чем 15 тысяч спортсменов ГДР. По словам Гайпель, специальные препараты, блокирующие гормоны роста, давали даже юным гимнастам и прыгунам в воду. Основное назначение медикаментов заключалось в том, чтобы помочь взрослеющим дарованиям сохранить подростковую комплекцию, столь важную для этого вида спорта.
Инес Гайпель
Тем не менее, нельзя говорить, что у всех побед восточногерманских атлетов — привкус стероидов. Золотого призера московской Олимпиады 1980 года, легендарную бегунью Мариту Кох (Marita Koch), к примеру, проверяли практически после каждого соревнования. И никогда ее пробы не были положительными.
Автор картины «Бойцы-одиночки» Сандра Кауделка призывает не ставить знак равенства между спортом в ГДР и допингом. «Я хотела сделать фильм с большим количеством нюансов и передать свое понимание того времени, со всеми его плюсами и минусами», — поясняет она.
Кригер на чемпионате Европы 1986 года
Андреас Кригер (родился 20 июля 1966 года в Восточном Берлине ) — бывший толкатель ядра из Германии , выступавший в женской сборной Германии по легкой атлетике в СК «Динамо Берлин» под именем Хайди Кригер .
Он систематически и по незнанию , легированный с анаболическими стероидами в течение многих лет со стороны должностных лиц восточногерманских, что вызвало проблему химии тела. Будучи транс-мужчиной , Кригер впоследствии перенес операцию по смене пола . Кригер говорит, что, хотя он действительно испытывал гендерную дисфорию до приема допинга, он сожалел, что не смог перейти без допинга.
Легкая карьера
На чемпионате Европы по легкой атлетике 1986 года Кригер выиграл золотую медаль в толкании ядра после того, как выстрелил с расстояния 21,10 м (69 футов 3 дюйма). Кригер ушел на пенсию в 1991 году.
Допинг
Кригер систематически принимал стероиды с 16 лет. Согласно книге Вернера Франке и Бриджит Берендонк 1991 года » Допинг: от исследования к обману» , Кригер принял почти 2600 миллиграммов стероидов только в 1986 году — почти на 1000 миллиграммов больше, чем Бен Джонсон принял во время летних Олимпийских игр 1988 года .
Уже к 18 годам Кригер начал явно проявлять мужские качества. В конце концов, годы употребления допинга оставили в нем многие мужские черты. К 1997 году, в возрасте 31 года, Кригер перенес операцию по смене пола и сменил имя на Андреас. Кригер «чувствовал себя не в своей тарелке и как-то смутно мечтал стать мальчиком» и сказал в интервью 2004 года для The New York Times, что он «рад, что стал мужчиной». Однако он чувствовал, что прием гормонов без его согласия лишает его права «выяснять для себя, какого пола я хочу быть». Операция Кригера по смене пола доминировала в заголовках новостей Германии и привлекла всеобщее внимание к наследию допинга в Восточной Германии , в результате чего другие бывшие спортсмены впервые высказались публично.
Кригер дал показания на суде над Манфредом Эвальдом , лидером спортивной программы Восточной Германии и президентом Олимпийского комитета Восточной Германии, и Манфредом Хёппнером , медицинским директором Восточной Германии в Берлине в 2000 году. телесные повреждения спортсменов, в том числе несовершеннолетних «.
Кригер был вынужден уйти на пенсию отчасти из-за сильной боли, связанной с поднятием большого веса на стероидах. Даже сегодня у него сильная боль в бедрах и бедрах, и он может выдержать лишь легкую нагрузку.
Медаль Хайди Кригер ( нем . Heidi-Krieger-Medaille ), названная в честь Кригера, теперь ежегодно вручается немцам, борющимся с допингом. Золотая медаль Кригера 1986 года является частью трофея.
Личная жизнь
Кригер женат на бывшей восточногерманской пловчихе Уте Краузе , которая также стала жертвой массового употребления допинга со стороны спортивных чиновников Восточной Германии.
Вещание
В сериале PBS » Секреты мертвых» Кригер был показан в эпизоде, в котором рассказывалось о допинге спортсменов из Восточной Германии правительством Восточной Германии, прикрытом Штази .
В 2008 году украинские кинематографисты выпустили документальный фильм » Допинг. Фабрика чемпионов по рассказу Кригера.
История Кригера упоминается в первом выпуске документального фильма BBC «Затерянный мир коммунизма» .
Сводная сестра Кригера от второго брака его отца, Сюзанна Кригер, выиграла Deutsche Radiopreis 2017 (приз немецкого радио) за фильм «Золото Gedoptes — Wie aus Heidi Andreas wurde» (» Приглушенное золото — как Хайди стала Андреасом «) о жизни своего брата. и ее воссоединение с ним.
Ссылки
дальнейшее чтение
- E. Немецкие олимпийские доперы виновны (wired.com)
внешние ссылки
- (на украинском языке) Допинг. Фабрика чемпионов
- Секреты мертвых эпизод
Немецкий психолог Харальд Фрайбергер проводит исследования последствий приёма запрещённых препаратов в спорте. В ходе изучения этой проблемы он пришёл к выводам о серьёзном негативном влиянии препаратов на здоровье спортсменов.
«В среднем атлеты из Восточной Германии, принимавшие допинг, умирают на 10-12 лет раньше, чем обычные граждане. Они чаще испытывают проблемы, связанные с психологическими расстройствами. Поэтому призывы легализовать препараты, способствующие улучшению спортивных результатов, я считаю опасными.
В Восточной Германии режим делал всё, чтобы спортсмены чаще побеждали. Для этого власти давали допинг даже детям. Естественно, что сами дети и их родители об этом не знали. Это просто ужасно. В некоторых случаях использовалась комбинация из запрещённых препаратов, влияющих на физическое состояние, и веществ, воздействующих на психику. Зачастую спортсменов вопреки их желаниям заставляли принимать допинг.
Многие из тех, кто принимал запрещённые препараты, не могут жить полноценной жизнью. Они не могут выдержать полный рабочий день или не могут работать вовсе, хотя им лишь недавно исполнилось 50 лет», — цитирует Фрайбергера Zeit.